— Ладно, Леонид Борисович, полагаю, вы поопытнее меня в делах такого рода, и лучше чуете, куда наверху ветер дует. Напишу заявление по собственному желанию. — С этими моими словами на лице Красина недвусмысленно проступает облегчение. — Две недели отработаю, передам дела, и избавлю наркомат от нового издания "Титаномахии".
Тут же, не откладывая, беру чистый лист бумаги из небольшой стопки на столе, вынимаю ручку из чернильного прибора и аккуратно вывожу прошение об отставке.
Хватило одной недели, чтобы понять – от участи безработного, мне, может быть, и удастся избавиться, но лишь ценой превращения в мелкого канцеляриста. И то не факт.
Котовский прямо сказал – был бы ты военный, было бы полегче. Но все равно, никаких свободных ставок в Управлении снабжения РККА сейчас нет. Может быть, будет какая-то разовая работа, если удастся пристроить меня в очередную комиссию по закупкам. А самое большее, на что можно рассчитывать – что, возможно, освободится место рядового сотрудника или переводчика в одном из инженерных отделов Берлинского или Римского торгпредства. Большая радость! Красин вон итальянское торгпредство возглавить предлагал – но ведь из-за границы мои замыслы реализовать будет практически невозможно.
Пойти к Трилиссеру? Помнится, в прошлую нашу встречу он был прямо-таки преисполнен красноречия, горя желанием заполучить меня к себе… в качестве внештатного консультанта. То есть без ставки и, соответственно, без зарплаты. Так, что-нибудь из своих фондов обещал подкидывать время от времени. Да и сама мысль устроиться к нему пришла мне в голову скорее от отчаяния, — не сразу сообразил, что в этом случае сам суну голову в пасть, ибо над Трилиссером начальник кто? Правильно, Ягода. А оно мне надо?
Все, что смог пообещать мне Михаил Евграфович Лагутин – время от времени снабжать меня работенкой по переводу документов или составлению обзоров иностранной прессы для Исполкома Коминтерна.
Разговор с Лазарем Шацкиным тоже особых результатов не дал. Он сейчас формально никаких руководящих постов не занимал – учился. Совет он мне, впрочем, дал:
— Слушай, а поговори с Дзержинским. Мировой мужик! Думаю, с ним можно будет сговориться о работе в ВСНХ.
— Так прямо пойти и поговорить? — тут уж не надо изображать скепсис в голосе, он прямо из меня так и сочится.
— Конечно! — комсомольский вожак полон энтузиазма. Видимо, Феликс Эдмундович и вправду ему сильно приглянулся. — Запишись на прием, и все дела!
Тем временем и вторая неделя подошла к концу. Все, теперь попадаю в положение безработного. Пойти, что ли, зарегистрироваться на биржу труда? Кроме выходного пособия весь мой золотовалютный запас – хорошо, если шесть или семь червонцев наберется бумажками, да две золотые монеты по червонцу. А там пособие дают. Слезы, конечно, а не пособие, но с пустыми карманами и пустым желудком будешь рад и этому.
От нечего делать перелистываю подшивки газет, за прошедший месяц с лишним, пока мотался по Дальнему Востоку и закруглял дела в наркомате. Интересная заметка: "Скандал в английском парламенте". Запрос о фальшивых документах, полученных майором Мортоном от Рижской резидентуры MI-6. Ну-ну, похоже, одна из моих берлинских анонимок дошла-таки до нужного адресата. О! И выборы лейбористы не проиграли, хотя и получили в парламенте на несколько мест меньше. Так, возможно, не будет и налета на АРКОС, и "военной тревоги" 1927 года? Ладно, поживем – увидим.
Однако собственную растерянность от себя не скроешь. Что же ты думал, дорогой, что и дальше будешь безнаказанно швыряться камушками из-за угла? И никто ничего не прочухает, и ответную шпильку тебе в одно место не всунет? Поиграл – и будет. Game over.
Да, планы у тебя были наполеоновские. Попаданец, блин, весь сочащийся послезнанием, аж из ушей лезет. И чего же ты вообще успел добиться с этим своим послезнанием? Ну, расшевелил осиное гнездо, ну сумел немного перетрясти картошку в мешке. А толку-то? Все псу под хвост. Хоть волком вой…
На меня неумолимо накатывала депрессия. Хотелось плюнуть на все, ничего вообще не предпринимать, ни о чем не думать – но мысли настырно лезли в башку, и упорно крутились вокруг осознания собственной никчемности.
И в таком состоянии меня угораздило пойти на свидание с Лидой! Но и это еще не все – я скатился до того, что начал плакаться ей в жилетку. Послушав эти излияния несколько минут, она резко развернулась и залепила мне хлесткую пощечину. Ого! А ручка-то у нее тяжелая. Не будь я хоть немного тренирован, такой пощечиной можно было бы и с ног сбить!
— Ты что сопли распустил! — зашипела она, как дикая кошка. — Или ты не мужик вовсе?! — В этом состоянии она была чудо, как хороша. На щеках румянец, волосы растрепались, глазищи карие сверкают, как топазы темно-коньячного оттенка. Искренне любуюсь ею, несмотря на совершенно не подходящие для этого обстоятельства.
— Пошел вон, размазня! — этот крик отрезвляет, и заставляет оторваться от любования моей комсомолкой. — И не появляйся мне на глаза, пока не научишься вести себя по-мужски!
Вот это называется – влип! Сопли я, конечно, фигурально выражаясь, подобрал. Но дальше-то что делать? От полного отчаяния совершаю два поступка. Во-первых, выстояв со второго захода очередь на биржу труда, регистрируюсь как безработный. Во-вторых, в секретариате председателя ВСНХ записываюсь на прием к Дзержинскому. Ничего так, по-божески. Через два с половиной месяца подойдет моя очередь.
В отчаянии вспоминаю про свой Зауэр. Нет, вовсе не затем, зачем вы подумали. Как бы я ни был плох, но до суицидальных намерений еще не докатился. Решаю просто пойти в тир, пострелять, хоть немного отвлечься.