Жернова истории - часть 1 - Страница 49

— Это уж вы сами решайте, — отмахнулся Троцкий. — Ставьте того, кому вы сможете доверять, и кто с делом справится.

— Добро, — хмуро бросил Сталин.

— Значит, договорились? — уточнил Лев Давидович.

— Договорились. Ладно, ты давай, выздоравливай, а работу какую-нибудь полегче мы тебе найдем. Без дела не оставим. — С этими словами Сталин встал, и, кивком попрощавшись, повернулся к двери.

— До свидания, — тихо произнес, почти прошептал Троцкий. "Как там Ленин говорил по поводу НЭПа? Не удалось взять крепость штурмом – отойдем, перегруппируемся, перейдем к осаде? А мы, раз открытого боя нам не выиграть, перейдем к партизанским действиям…". Но на душе было паршиво – дальше некуда.

Глава 11. Визит в Коммунистический университет и знакомство с Рязановым

Новый, 1924 год начинался в Москве морозами. Задули холодные, пронизывающие ветры, замели метели, наваливая сугробы снега. Но не похоже было, чтобы они были способны серьезно остудить накал политических страстей.

XI Московская губернская партийная конференция открылась, как и в моем времени, 10–12 января. Однако политические предпочтения делегатов на ней распределились уже по-иному. Впрочем, на районных партконференциях в Москве, состоявшихся вскоре после демарша Троцкого, и потому еще не испытавших сколько-нибудь серьезного влияния растерянности в рядах оппозиции, за оппозиционные резолюции проголосовало почти столько же делегатов, что и в моей истории – 28 % (а в моем времени их было 36 %). Более того, оппозиционно настроенные делегаты сумели-таки составить большинство в Хамовническом районе, хотя и буквально двумя голосами. Но вот на губпартконференции ситуация высвечивалась уже совсем другими красками.

Резолюции, предлагавшиеся делегатами, сохранившими верность платформе 46-ти (и тем немногим "подписантам", кто от нее не отрекся), далеко не собирали даже те 16–18 %, что были в моей реальности. А компромиссный проект, предложенный Г.Л. Пятаковым, пытавшимся выступить в роли примирителя оппозиции и большинства, собрал всего 11 % голосов. Правда, при всем осуждении оппозиции, тон нападок на нее был несколько ниже (впрочем, о "мелкобуржуазном уклоне" говорили вовсю), а сам Л.Д. Троцкий подвергался лишь очень мягкому порицанию за колебания и непоследовательность. И если в моей реальности Л.Б.Каменев в своей речи давил на Троцкого, предлагая тому отречься от оппозиции, то тут предреввоенсовета сработал на опережение, и Каменеву поневоле приходилось искать более сдержанные формулировки – хотя и тут он нашел, за что несколько раз уколоть своего оппонента.

Честно говоря, читая газетные отчеты о Московской губпартконференции (я на ней не присутствовал, хотя запросто мог получить гостевой билет), я испытывал сильнейшие муки совести. Ведь сейчас на этом партийном форуме шло политическое шельмование людей, подавляющее большинство которых искренне желало борьбы с расплодившимся в партии и в Советском государстве бюрократизмом, и восстановления внутрипартийной демократии. И ведь я приложил к этому руку. У меня даже мелькнула мысль – а ведь можно было надавить на Троцкого при помощи всех своих возможностей и в обратном направлении. Подтолкнуть его к тому, чтобы сразу всем своим авторитетом поддержать оппозицию. С таким вождем во главе шансы взять при выборах делегатов на партконференцию большинство были отнюдь не нулевыми…

Однако мой разум ледяным душем остужал эти эмоции. Если подобный выигрыш и был возможен, он мог быть только временным. Секретариат ЦК и "тройка" Зиновьев-Каменев-Сталин, несомненно, понесли бы в таком случае определенный политический ущерб на предстоящей XIII партконференции. Но партконференция не решает серьезных организационных и кадровых вопросов. А перед XIII съездом, видя потерю влияния, партийная верхушка мобилизовала бы всю свою аппаратную мощь, чтобы парализовать организационные возможности оппозиционеров, и сформировать послушное большинство на съезде. И тогда они уж отыгрались бы за свое временное поражение, и за все связанные с этим страхи. Да и наступление "осадного положения" в партии в этом случае произошло бы гораздо быстрее и по более жесткому сценарию.

Так что добрые побуждения и любовь к людям, руководствующимся очень даже привлекательными идеалами, могли завести… Ну, вы сами знаете, куда ведет дорога, выстланная добрыми намерениями. Подталкивая лично мне очень симпатичных людей к открытой схватке, сулящей им некоторые призрачные шансы на победу, я бы тем самым рыл им очень дурно пахнущую яму. При всей своей нелюбви к партийно-советской бюрократии и ее вождям, я понимал, что другой достаточно прочной и сильной цементирующей силы у Советского государства сейчас нет и в ближайшем будущем не предвидится. А государству этому предстояла череда нелегких испытаний. Необходимость отвечать на вызовы, которые могли похоронить то, что было завоевано в октябре 1917, а затем защищено в кровавой гражданской войне, требовала сейчас поистине военных средств сплочения партии. Попытка же построить внутрипартийный "демократический рай", мало того, что могла привести к острейшему конфликту в РКП, так еще и была обречена с самого начала, ибо радетели за демократию, даже возьми они верх, вскоре сами бы не заметили, как стали оную демократию ограничивать…

При этом я вовсе не собирался складывать руки и пассивно наблюдать за тем, как партийное чиновничество получит полную свободу действий. Вот этого как раз ни в коем случае нельзя было допускать. Но парадокс заключался в том, что получить эту самую свободу действий бюрократия легче всего могла, изображая из себя борцов за сплочение партии в борьбе против антипартийной оппозиции. Именно этот спектакль я и намеревался сорвать. На сегодня я уже сделал, что мог. Остальное было делом будущего.