Жернова истории - часть 1 - Страница 109

109

Конечно, и мне, со своей стороны, надо будет постараться настроить соответствующим образом Уншлихта. Хотя не слишком уверен, что это поможет. Помедлив, все-таки решаюсь дать Николаю один совет:

— И еще… Если все-таки решишь влезть в это дело, носи свой карманный Маузер снятым с предохранителя.

— Ты что?! — Николай возмущен.

— Я сказал – ты услышал. Зря языком трепать не приучен. Лучше рисковать случайным выстрелом в ногу, чем неслучайным – в голову.

Глава 23. Подарки

Поезд неустанно выстукивал колесами ритмичную дробь, пролетая по стыкам рельсов. Ночную тьму время от времени вспарывал пронзительный свисток паровоза. Ворочаясь на вагонной полке, так, что простыни подо мной давно уже смялись и скомкались, пытаюсь уснуть. Но сон не идет, отгоняемый настойчиво лезущими в голову мыслями. И дело было не в долгих и нервных разбирательствах на польской границе, когда с большим трудом удалось убедить таможню пропустить багаж с оружием для транзита через территорию Польши – да и то лишь после того, как польские таможенники опечатали чемоданы и пакеты с пистолетами. Дело было в том, что я, похоже, вляпался обеими ногами в крайне неприятную историю.

"Черт меня дернул влезть в дела этих чиновников, которых патронирует Ягода!" — таков был лейтмотив моих размышлений. — "Бодаться с ним – это самая идиотская мысль, которая только могла прийти в голову! Его такие зубры пытались свалить, не чета тебе. И ведь не свалили. Ты-то куда лезешь?"

Затем мысли приняли иное направление:

"Может быть, еще не поздно спустить все это на тормозах? Если больше ничего не предпринимать, то, пожалуй и последствий никаких не будет. Ведь пока моя выходка самому Ягоде ничем не угрожает… Да, но если он все же решит дать укорот нахалу, осмелившемуся влезть в дела его людей? И какие формы примет его недовольство? Тут ведь даже самые легкие варианты выглядят весьма неприятно. Устроит какую-нибудь подставу по моим внешнеторговым делам… Вряд ли, конечно, он пойдет на крайние меры – зачем? Слишком уж разные у нас весовые категории – он может просто смахнуть эту пешку с шахматной доски, не утруждая себя организацией ликвидации. Но даже и в лучшем случае мне придется туго. И все мои затеи оборвутся, толком даже и не начавшись".

Надо было принимать какое-то решение: либо лечь на дно, не шевелить плавниками, в надежде, что большая рыба не обратит на тебя внимания, либо вступить в рискованную игру с малыми шансами и непредсказуемыми последствиями. Та же самая эмоциональная сторона натуры, которая толкнула меня на открытое противостояние с явными коррупционерами (моей натуры? — нет, надо признать, что в данном случае скорее натуры Осецкого), теперь во весь голос вопила, что надо отступиться и уйти в тень. Ну, вот это уже крик моей собственной трусости. Разум же придушено шептал, что надеяться на то, что авось пронесет, не годится. Страх перед последствиями должен в данном случае подвигнуть на борьбу, а не на то, чтобы прятать голову в песок. Ибо в последнем случае топор может обрушиться на шею неожиданно, не оставляя возможности организовать отпор да и вообще хотя бы как-нибудь защититься.

В конце концов, измученный этими мыслями, заключаю компромисс сам с собой: делать нечего, придется собраться и напрячься, чтобы устроить подкоп под неуязвимого зам. пред. ОГПУ. Но подкоп этот надо делать по возможности чужими руками (более сильными, чем мои), сам же при этом буду стараться остаться в тени. Но и принятие такого решения не позволяет уснуть. В голове начинает тесниться множество соображений насчет того, кого и как можно было бы подтолкнуть к действиям против Ягоды, и как добиться эффективности этих усилий… Сон приходит как-то незаметно, уже под самое утро.

Но вот поезд останавливается у платформы польской пограничной станции Стольпце (Столбцы). Проверка документов, таможенный досмотр – на этот раз наш опечатанный багаж не вызывает вопросов – и поезд отправляется в сторону СССР. Состав буквально на мгновение притормаживает на полустанке Колосово, давая возможность сойти польским жандармам, и вот поезд вкатывается на нашу станцию Негорелое. Все, мы на территории СССР.

Неожиданно наша комиссия натыкается на проблемы – на этот раз уже с нашей таможней. Мы выстраиваемся в очередь перед таможенным пунктом. Большинство членов комиссии обзавелось в Берлине дешевенькими фибровыми чемоданами для перевозки коробок с пистолетами и патронами. Я же, в числе немногих, щеголяю новеньким кожаным чемоданом. Не удержался, купил, хотя дома меня ждет весьма неплохой английский. Некоторые же командиры, в видах экономии, ограничились тем, что увязали свои покупки при помощи шпагата и плотной оберточной бумаги, сложенной в несколько слоев, в большие пакеты.

Первого же члена нашей комиссии, предъявляющего свой багаж именно в виде такого пакета, встречает преисполненный язвительности вопрос таможенника:

— И зачем это вам столько пистолетов, скажите на милость? — тычет он пальцем в открытые, по его требованию, коробки, лежащие на развернутой коричневой бумаге.

Наш товарищ, нисколько не смущаясь, парирует:

— Разрешение на провоз оружия есть? Есть! Так чего еще нужно?

Но и таможенник не собирается уступать:

— Разрешение у вас всего одно. А разрешение надо оформлять на каждый экземпляр ввозимого оружия и предметов военного снаряжения!

Боевой командир теряет свой бравый вид. Он не знает таможенных правил, и не находит, что возразить.

— Так как же быть? — растерянно спрашивает он.

109