Жернова истории - часть 1 - Страница 78

Секретариат… Мама родная! Упразднили-таки пост генсека! И Сталина в секретариате вообще нет. И Кагановича нет! Появились Бубнов и Угланов, которые, как мне кажется, были введены туда, но позже, не сразу по итогам съезда…

Итак, что же мы имеем в сухом остатке? Верные сторонники Сталина потеснены, но еще сохраняют некоторые позиции. Заметно усилились "умеренные" (или "правые") большевики, сторонники Рыкова, Томского, Бухарина. Но и Зиновьев с Каменевым провели своих людей, хотя и не так много. А что же со Сталиным? Неужели за ним остались только посты в Политбюро и Оргбюро – и никаких прямых административных рычагов в руках?

Ответ я получил в том же номере "Правды", читая сообщения о сессии ВЦИК. Опаньки! Иосиф Виссарионович у нас стал председателем Совнаркома.

Это, конечно, не почти всесильный генсек, имеющий в руках послушный Секретариат, но тоже кое-что. Немного зная Сталина, надо надеяться, что он сможет распорядиться этим постом должным образом. Хотя трудновато ему придется, на первых-то порах. Не позавидуешь. Наркомами так не покомандуешь, как секретарями ЦК. Да и вникать придется не в одну лишь аппаратную механику и политические расклады, а в бездну и прорву конкретных хозяйственных вопросов.

Ну, а Рыкова куда дели? Замом Сталина. Так, Каменев остался председателем СТО (но эта, некогда очень важная должность все больше и больше превращается в декоративную). По наркоматам… А не помню я, кто каким тогда заведовал! Те, про кого помню – все на месте. Куйбышев – нарком РКИ и одновременно председатель ЦКК. Цюрупа – председатель Госплана. А, вот и первое отличие! Нарком по военным и морским делам – Фрунзе, а не Троцкий. Но дальше – снова все на своих местах. Рыков – председатель ВСНХ. Рудзутак – глава НКПС. Красин – наркомат внешней торговли, Чичерин – НКИД….

Кстати, что же с Троцким? Смотри-ка, практически как в моей реальности! Член коллегии ВСНХ. И до кучи – всякие комитеты: концессионный, научно-технический, энергетический, да еще и совещание по качеству. Ну-ну. Знаем мы, чем борьба за качество обычно кончается…

В начале июня, шестого числа, после работы, иду, как уже пристрастился делать каждую пятницу, в динамовский тир на Лубянке. Иду, размышляя, что занятия стрельбой "просто так" — бессмысленны, если я не собираюсь выступать в соревнованиях… или обзаводиться собственным оружием. Но вот только обещание Лиды подобрать что-нибудь компактное пока так и осталось обещанием. И – на тебе! — у самого входа как раз и встречаюсь с Лидой Лагутиной.

Поздоровавшись, вместе спускаемся в подвал. За стрельбой особо не поболтаешь, но даже после тренировки, когда я провожал ее по Неглинке, а затем по бульварам домой, она была неожиданно молчалива. Мы перешли Тверскую, и Лида вдруг повернула в сторону противоположную дому, направившись к скамейкам, огибавшим плавной дугой памятник Пушкину. Народу на бульваре в этот час было немало, но свободные места нашлись, и, повинуясь ее молчаливому приглашению, присаживаюсь рядом с ней.

Какое-то время она не произносила ни слова, и у меня была возможность обежать взглядом вокруг.

Дальше по бульвару, в невидимой для нас из-за деревьев и кустов небольшой эстраде, имевшей характерную форму "раковины" духовой оркестр энергично наяривает что-то из вальсов Штрауса, а потом переходит на "Дунайские волны". Рядом с нами на скамейках, и поодаль, на своеобразных тяжелых металлических стульях, расположились весьма разнообразные типажи. Оказалось, что уже и в это время в ходу цветные надувные шарики, с которыми носятся дети. Мимо степенно прогуливаются девушки в довольно длинных юбках, но я обращаю внимание на то, что мода начала уже их стремительно укорачивать, во всяком случае, по сравнению с прошлым годом. Можно разглядеть светлые нитяные чулки, на некоторых – белые (тоже писк моды, наверное?). А вот туфельки на большинстве простенькие, парусиновые.

В толпе бросаются в глаза красные косынки – это в основном девчонки из рабочей молодежи, хотя не у всех из них цвет косынок – красный. Проходят по аллеям франтоватые матросы в бескозырках и форменках, в черных клешах на широких ремнях с латунными пряжками. А вот прошли два молодых парня в гимнастерках, буденовках с голубыми звездами, на нарукавных суконных клапанах – по три кубаря. Похоже, недавно закончили какие-то командирские курсы, но какие – этого по цвету петлиц и клапанов определить не могу (уж больно запутанная сейчас система этих знаков различия).

Где-то неподалеку выпекают вафли, и ноздри время от времени улавливают запах вафельного теста. Однако гораздо сильнее в нос шибает махоркой – многие гуляющие и рассевшиеся на лавочках попыхивают самокрутками или дешевыми папиросами. Правда, в запах махорки нет-нет, да и врывается аромат душистого английского табака "Кепстен", появившегося в продаже в прошлом году. Но его может себе позволить только состоятельная публика. Аллеи бульвара и пространство у скамеек обильно засыпано шелухой: такое впечатление, что семечки лузгают едва ли не все поголовно.

Честно говоря, это окружение из махорки и шелухи от семечек меня малость напрягает, и приходится перехватывать инициативу:

— Слушай, Лида, если уж ты собралась со мной поговорить, давай это сделаем где-нибудь в другом месте, не под запах махорки и треск семечек!

Девушка не настроена спорить. Она кивает, и интересуется, не без некоторой ехидцы:

— Что, пойдем, посетим какое-нибудь нэпмановское заведение? Других поблизости нет.

— Да наплевать, что оно нэпмановское. Главное, чтобы стулья были удобные, — не слишком остроумно пытаюсь пошутить я. — Так что, давай, веди. Где тут ближайшее?