— Ну, раз письмо огласке не подлежит, то я не буду у тебя выспрашивать, что там говорилось, — заявил я Шацкину (а про себя подумал – "тем более что его содержание мне и так известно"). — Но какие-то практические последствия оно возымело?
— Ну как же, — отозвался Шацкин – об упразднении поста Генерального секретаря ЦК ты, наверное, уже читал в газетах? И об увеличении числа членов ЦК? Правда, не так значительно, как предлагал Ленин, да и рабочих в новом ЦК почти что и нет. А на самом съезде, после зачтения письма, — добавил Лазарь, — начался прямо-таки цирк. Каждый упомянутый в ленинском письме деятель ЦК выходил на трибуну и клятвенно заверял делегатов, что ошибки он осознал, впредь не допустит, постарается исправить, и примет все меры к устранению отмеченных Лениным недостатков… Ох, чую, у себя, на Политбюро, у них такие страсти вокруг этого письма кипели, куда там! — он покачал головой с картинным изумлением, задирая глаза к потолку
Когда Лазарь, дохлебав остывший за время разговора чай, покинул квартиру, убежав по своим комсомольским делам, я повернул голову к выпускнице Коммунистического университета:
— Скажи-ка, Лида, а как ваша троица на работу распределилась?
— Адама Войцеховского взяли на работу тут, в Москве, в Контрольную Комиссию парторганизации Рогожско-Симоновского района. Паша Семенов – тоже почти в Москве.
— Как это – почти? — переспрашиваю с легким удивлением.
— А он пошел инспектором в Московское губернское отделение Управления по улучшению госаппарата в наркомате Рабкрина, — пояснила Лагутина.
— Ну, а ты сама как? — задаю вполне логичный вопрос.
— А сама я оформляюсь тоже на инспекторскую должность, только в отдел режима Главного управления военного производства ВСНХ.
После нескольких секунд молчания нарушаю установившуюся тишину:
— Послушай, Лида, а ведь мне кажется, что Лазарь-то неспроста сюда зачастил. Может, и тебе стоит на него обратить внимание? Молодой парень, боевой, умный…
— Знаешь, Виктор, — резко обрывает меня Лида, — не надо тут из себя сваху изображать! Как-нибудь сама разберусь. Или ты испугался чего-то? — и на меня уставился пронзительный взгляд ее карих глаз.
Чтобы я отвел глаза? Не дождешься. Смотрю прямо в эти глубокие омуты и размеренным голосом отвечаю:
— Мы уже говорили с тобой об этом.
— Говорили, да не договорили! — в сердцах бросает явно уязвленная моими словами девушка.
— Может быть, и договорим… — пожимаю плечами, встаю, и направляюсь к выходу. Уже в прихожей, когда Лида стоит почти вплотную ко мне, и все так же сверлит меня глазами, какой-то безотчетный импульс бросает меня вперед, я беру девушку за плечи… И тут от двери доносится явственный звук поворачиваемого в замке ключа. Вздрогнув, я медленно отстраняюсь, произношу – "разрешите откланяться!" — и крепко получаю по спине распахнувшейся дверью. После суетливых извинений Михаила Евграфовича (причем Лида не может сдержать улыбки), я все же прощаюсь с ними обоими и покидаю этот дом.
"Черт возьми, так и буду держать себя подвешенным между небом и землей?" — я был зол на себя, но не видел выхода из тупика, в который попал по собственной… Глупости? Вроде нет. Упертости? А это скорее похоже на истину. "Мужик – что бык. Втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не выбьешь…" — ну, и далее по тексту Некрасова. Неприятно было, прежде всего, то, что этот тупик напрягал не только мои нервы, — это я уж пережил бы как-нибудь, чай, не впервой – но и портил жизнь окружающим людям, которые, чем дальше, тем больше делались мне небезразличны.
Стремясь оторваться от личных переживаний, попытался переключиться на оценку своей общественной деятельности. Лучше бы я этого не делал. Подведение итогов в этом направлении едва не повергло меня в настоящую депрессию. Проблема была не в том, что сделано мало. Проблема была в том, что не видно, куда двигаться дальше.
Хорошо, допустим, удалось своим послезнанием припугнуть или заинтриговать основные фигуры на советском политическом Олимпе. Слегка растащил их по углам, не дал схватке за власть перерасти в решающую фазу. А дальше-то что? Ведь при первом же удобном случае, они снова кинутся выяснять отношения друг с другом – кто главнее, и кто самый верный ленинец. И все пойдет по один раз уже накатанной колее.
Единственный долгосрочный проект, который я попробовал запустить, еще очень далек от раскрутки, да и его воздействие на изменение исторической реальности оценить пока очень сложно. Впрочем, в изолированном виде влияние этой инициативы в любом случае будет невелико. Да и то сказать, даже та малость, что все-таки сделана – в основном не моя заслуга.
А ведь изменить хочется очень многое. Нарастание чиновничьих привилегий, негативный кадровый отбор, зарождение кампаний политической подозрительности… Но это все следствия. А корень проблем лежит в отсутствии в СССР массового социального слоя, реально желающего и готового приструнить бюрократию.
Но, раз радикальное решение мне не светит – ведь из пальца я социальные предпосылки для такого решения не высосу – может быть, и не искать философский камень, способный превратить реальное общество СССР в некую идеальнейшую модель социализма? Может быть, ограничиться тем, что попытаться создать условия для смягчения наиболее вопиющих недостатков, и постараться заложить в конструкцию строящегося общества некие зародыши, из которых может проклюнуться в перспективе что-то более перспективное? Проклюнется или нет – тут уж решать не мне, не робкому одиночке.